Я снова чуть не подавился, хотя даже ничего не ел в этот момент. Видимо, это все-таки правда: мама после ухода папы разучилась шутить.
Столько лет я осуждал сверстников за то, что они играли в догонялки в песочнице, выкапывали и ели червей, рисовали за краями в раскраске, – и все это было из-за лекарств, а не потому что я умнее прочих.
– Что ж, ужин не ужин, если очередная моя детская иллюзия не разбита вдребезги, – сказал я.
И решил, что теперь терять уже нечего. Что может быть хуже, чем узнать, что тебя все детство накачивали лекарствами?
– Мне нужны деньги, – выпалил я.
– Я же даю тебе на карманные расходы, – быстро возразила мама.
– Нужно больше, долларов триста. – И я продолжил, прежде чем она успела перебить: – Я хочу открыть литературный журнал в школе, и мне нужны деньги, чтобы напечатать первую сотню экземпляров.
– Нет, – ответила мама. Даже не стала размышлять.
– Да ладно тебе! – воскликнул я. – Ты же купаешься в деньгах, дедушка оставил нам все.
– Неверно, – сказала мама и изобразила гудок неправильного ответа из телевикторины. – Он оставил все мне, а тебе – только машину.
– А как же деньги на колледж? – спросил я.
– Ключевое слово – «колледж»! – Мама не собиралась уступать.
Мне очень, очень хотелось в этот миг выбежать на улицу и заорать: «ДА ПОЧЕМУ ВСЕ в ЭТОМ МИРЕ ПРОТИВ МЕНЯ?! Я ПРОСТО ХОЧУ ПОСТУПИТЬ в УНИВЕР, а НЕ НА ГРЕБАНУЮ ЛУНУ СМОТАТЬСЯ!». Но я остался сидеть на месте.
Наверное, упрямство мне досталось от мамы. С такими людьми, как мы, можно общаться только одним способом: игрой «ты мне, я тебе». Нужны переговоры.
– Ладно, – сказал я, чувствуя, как внутри все сжимается от того, что я собирался ей предложить. – Если я начну принимать антидепрессанты, ты дашь мне денег на журнал?
Она посмотрела на меня, молча обдумывая предложение.
– По рукам, – сказала она. – А теперь передай мне соль.
Кто-нибудь когда-нибудь заключал с мамой сделку, соглашаясь принимать лекарства в обмен на наличку? Со мной такое впервые. Впрочем, будьте уверены, если эта сестра Рэтчед думает, что я в самом деле стану принимать таблеточки счастья, то сильно ошибается.
Вскоре после этого я ушел к себе. Уж извините, как-то расхотелось есть после открытия, что женщина, которая приготовила ужин, в детстве подсыпала мне лекарства.
Боже правый! Ну почему у меня не жизнь, а книга Роберта Ладлэма?
Ладно, давайте оценим мои успехи с литературным журналом. Разрешение от директора? Галочка! Финансирование? Галочка! Участие сверстников? Господи Иисусе, ну и как мне их заставить?
Сегодня состоялось мудсобрание. Вообще оно зовется студсобранием, но моя версия куда живописнее описывает все, что там происходит. Люди начинают вести себя как бабуины, даже уборщики, а ведь у половины из них ревматизм.
Как и всегда, собрание проходило в актовом зале. Мне, если честно, довольно сложно проникнуться духом школы в помещении, где по понедельникам проходят собрания клуба анонимных алкоголиков, а по выходным – сеансы пилатеса.
Ученический совет всегда восседает на сцене, как знать перед крепостными. Меня среди них найти нетрудно. Просто ищите парня, который пялится в потолок глазами размером с теннисные мячики и вообще не шевелится, – вот это я.
Первым к прыгающей пубертатной толпе обратился тренер Колин Уокер.
– Оглядывая эту комнату, я вспоминаю времена, когда был капитаном футбольной команды школы Кловер, – сказал Колин. – Именно тогда наша школа стала чемпионом округа!
Зал обезумел. Я же был занят – смотрел на странное пятно на потолке. Интересно, это кондиционер протек или крыса написала?
– И теперь я с гордостью могу сказать, что сохранил этот титул школы как тренер! – сказал Колин, и в ответ раздались аплодисменты.
Одна студентка разрыдалась и закричала: «Я люблю вас, тренер Колин!».
Большое дело, тоже мне. В нашем округе всего три школы, и одна из них – для юных беженцев.
– Давайте на завтрашнем матче покажем, чего стоит Кловер! – Колин вскинул кулак. Не знал, что он состоит в партии «Черных пантер». – Устроим школе Линкольна собственного Джона Уилкса Бута!
Зал взревел так, что я удивился, как они только не снесли описанный крысой потолок. Тренер Колин соскочил со сцены, пробежался вдоль толпы, давая «пять» всем подряд, и вышел из помещения.
Никого не хочу обидеть, но при виде тренера Колина на сцене перед школой мне почему-то вспомнились те старые записи с исторического канала, на которых Гитлер толкал воодушевляющие речи нацистам.
Оба – промыватели мозгов, оба науськивают своих на соседа, и обоих я всей душой ненавижу.
К слову об этом – следующей вышла Реми. Чтобы она могла дотянуться до микрофона, под нее подложили три телефонных справочника.
– Привет, ребята! – пискнула Реми, и ей даже ответили довольно щедрыми аплодисментами. Может, и мне чего перепадет. – У меня есть новости хорошие и не очень. С ежегодником школы Кловер на этот раз возникли проблемы.
Я уселся в кресле поудобнее. Вы же знаете, я живу ради таких вот моментов.
– Он будет называться «Ежегодник школы Гловер», спасибо плохому почерку одной девочки из девятого класса, имени которой я называть не буду, но рифмуется оно с «Далли Дестерфилд». Спасибо, Далли! – сказала Реми и бросила злобный взгляд на Салли Честерфилд, которая затряслась в первом ряду.
Когда я в последний раз видел Салли, она весила под девяносто кило, но замершая в ужасе девчонка, которую я видел сейчас, тянула максимум на сорок. Тяжелая выдалась у нее неделька.