– Спасибо, Карсон, ты вернул мне отнятое прежде. – Мелери театрально замерла почти на целую минуту, а затем снова двинулась к выходу.
Господи, буду надеяться, что когда-нибудь штат выделит ей хорошего адвоката, и молиться, что меня никогда не вызовут в свидетели. Однажды она загремит под суд, это точно.
Позднее по пути к машине я нашел Вики, которая сидела во дворе и в одиночестве слушала айпод. Я за несколько метров слышал орущего вокалиста. Не хочется включать пенсионера, но вот это музыкой называется?
– Привет, Вики, – сказал я ей. – У тебя для меня есть что-нибудь? Что, например, можно было бы сдать в литературный журнал?
Вики бросила на меня свой фирменный злобный взгляд.
– Расслабься, не то задница лопнет, – сказала она и потянулась за сумкой, которая лежала рядом. Одна из перчаток Вики слегка задралась, и я увидел на ее запястье несколько царапин. Вики режет себя.
Я не сдержался и тихо охнул.
– Вики…
Она тут же смутилась и натянула перчатку обратно.
– Вот моя работа, – сказала Вики и сунула мне бумагу. Затем встала и быстро пошла прочь.
В такие минуты вроде и хочешь помочь, но не знаешь как. Думаешь сказать миллион слов, но боишься, что говорить их должен не ты. Я знал, что мне последнему на свете стоит разговаривать с ней, но к черту такт.
– Вики, стой! – Я бросился за ней. – Может, тебе нужно с кем-нибудь об этом поговорить?
– Отвянь. – Вики прибавила шагу.
– Слушай, я, может, и не понимаю, как тебе сейчас живется, но наверняка есть выход получше, чем себе вредить! – сказал я.
Вики остановилась и повернулась ко мне. В глазах у нее стояли слезы. Я не знал, от чего ей хуже – от смущения или стыда.
– Нечего лезть и командовать, как мне жить, – сказала она. – Это моя жизнь, и как я решаю свои проблемы – не твое собачье дело, понял?!
– Понял… прости… – только и смог сказать я. Она ушла, а я остался.
Мне стало очень ее жаль (а я и не думал, что способен кому-то сочувствовать). И еще я был рад, что сам до такого не дошел. Как бы плохо все ни было, мне даже в голову никогда не приходило делать с собой подобное.
Но кто знает, как ей сейчас на самом деле живется? Что с ней на самом деле происходит? За тысячи лет на этой планете человечество могло бы уже додуматься выпустить какое-нибудь пособие для тинейджеров о том, как пережить это «тинейджерство» и где искать помощи. Но вот, пожалуйста, мы все расхлебываем сами.
Вспоминаются слова, что моя бабушка всегда говорила, когда мы видели на улицах бездомных: «Упаси нас Господь от такой беды».
Большую часть Хэллоуина я валандался с геями (всегда хотел сказать что-нибудь подобное). Сейчас объясню…
В очередной раз меня не пригласили ни на одну вечеринку. Не то чтобы мне так уж хотелось. После встречи выпускников наряжаться меня как-то ну совсем не тянет. Да и с журналом многовато еще возни. Осталось меньше недели, и я в лепешку расшибаюсь, только бы все успеть.
Я вообще позабыл про Хэллоуин, пока Николас и Скотт не навестили меня в классе журналистики. Они нарядились в Бэтмена и Робина. И я не про бодрый дуэт из ужасных фильмов 90-х, я про Адама Уэста и Бёрта Уорда из 60-х. Гей-радара у меня нет, но ДИНЬ-ДИНЬ-ДИНЬ-ДИНЬ!
– Я правда это вижу или снова за столом заснул? – спросил я, когда они вошли.
– Очень смешно, – огрызнулся Николас. – Хэллоуин на дворе, придурок.
– А ты кем оделся? – поинтересовался Скотт. – Глорией Оллред?
Николас со Скоттом переглянулись и заржали.
– Серьезно? Вы заявились ко мне в класс в таком виде и при этом надо мной же смеетесь? – спросил я. – По-моему, вы что-то перепутали.
– Давай уже отдадим и пойдем, – сказал Скотт Нику.
– Точно, – ответил тот.
Они злобно сунули мне свои работы.
– Благодарю, дамы. – Я даже не думал, что это обращение так сильно их обидит. Николас чуть стол на меня не опрокинул.
– Не смешно! – заорал он.
– Брось, Ник, он того не стоит, – сказал Скотт. – Пойдем, давай упьемся тыквенных коктейлей у Клэр и посмотрим «Фокус-Покус».
– Ты даже не представляешь, что я пережил на прошлой неделе из-за тебя. – Николас ткнул в меня пальцем. Он и правда был на взводе. Внезапно то чувство вины, что я вроде как немного ощутил пару дней назад, снова меня захлестнуло.
Они двинулись к двери, но прежде, чем успели выйти, я крикнул:
– Простите!
Они оглянулись с таким видом, будто решили, что им почудилось.
– Что? – переспросил Николас. Ясное дело, они удивились. Я за всю жизнь извинялся всего раза три.
– Простите, – повторил я. – С того вечера в туалете я много думал и понял, что должен перед вами извиниться.
– Не нужны мне твои извинения, – сказал Скотт. – Шантажируешь меня однажды – позор тебе, шантажируешь меня дважды – позор мне. Пойдем, пока третьего раза не вышло…
– Слушайте, мне и самому в школе тяжело, но мое раздражение всегда со мной, – сказал я. – Я никогда ничего не скрываю, но все равно непросто приходится. Не могу и представить, как трудно при этом еще и что-то утаивать. Если из-за меня вам стало еще труднее, мне правда очень жаль, но вы мне здорово помогли тем, что сдали работы в мой журнал.
Они ждали еще какого-нибудь «но», но его не было.
– Спасибо?.. – С сомнением сказал Николас.
– Мило с твоей стороны, наверное, – согласился Скотт.
– И, просто чтобы вы знали, я никому ничего не скажу, – продолжал я. – Слово скаута. Я знаю, как ограниченно и нетерпимо этот город относится ко мне, а я ведь даже не гей, просто очень умный. – Я фыркнул, потому что немного пошутил, но им было не смешно. Ник и Скотт поникли и печально переглянулись.